Вы собрали деньги на операцию для Филиппа!

Детский плач устроен так, чтобы моментально добраться до адресата. Ученые проводили исследования, объясняли чувствительность к этому звуку жизненной важностью для эволюции – быстрая реакция наших далеких предков на детские рыдания обеспечивала безопасность будущего человечества. Но и без всяких теорий любая мать сталкивалась со своей непосредственной, даже физиологической реакцией. Ребенок заплакал  – и из груди полилось молоко. Ты слышишь рыдания из детской комнаты в роддоме и точно знаешь, когда плачет именно твой ребенок. Как бы ни был силен недосып – родители просыпаются часто даже на легкие всхлипы своих детей.

– Хотя вроде бы это была не самая серьезная проблема, – Диляра подхватывает Филиппа на руки, поднимает к потолку и он сразу начинает улыбаться, – Но именно отсутствие плача мне давалось тяжелее всего. Казалось, что все как-то не по-настоящему. Первое общение с ребенком – это крик, плач, а у нас с Филиппом этого канала связи не было.

У Филиппа атрезия трахеи и атрезия гортани. Проще говоря – он не может самостоятельно дышать, не может говорить и вообще издавать какие-либо звуки, кроме хрипа.

«Хрипит» трахеостома, устройство в шее, которое «дышит» за Филиппа. Диляра прислушивается и говорит, что пришло время ее санировать. Слизь и слюна удаляются из трахеи, промывается трубка. Филипп лежит довольно спокойно, он привык. Санировать трахеостому нужно до десяти раз в день – если мальчик не болеет, если погода не слишком влажная, если не вмешалось еще какое-нибудь обстоятельство. Опасных обстоятельств хватает.

Диляра и Анатолий не планировали заводить ребенка – но очень обрадовались, когда узнали о беременности.

Они записались на несколько курсов для родителей, начали читать тематические книжки и готовиться к изменениям жизни. Первое ультразвуковое исследование Диляра толком не помнит от счастья – врач называл какие-то замеры, говорил, что здесь норма и тут норма тоже, а она разглядывала мутное пятно на экране, смотрела на ритмичное биение сердца и думала, как удивительно, что внутри у нее ребенок. Скорее всего, мальчик.

Второе УЗИ, уже на 18 неделе, и Анатолий, и Диляра помнят хорошо. Они пришли смотреть на сына, который всего несколько недель как начал толкаться, а вышли с диагнозом «Артезия гортани и атрезия трахеи» и однозначным направлением на прерывание беременности.

– Мы не смогли в это поверить, – говорит Диляра и инстинктивно прижимает к себе Филиппа, который ест творог, сидя у нее на коленках, – Поэтому мы пошли к другим специалистам.

Только врачи подтвердили первоначальный диагноз. Один из них невероятно оживился и сказал, что никогда не встречал такого за тридцать лет практики. Врач позвал студентов и сказал им: «Сейчас я покажу и другие патологии. Когда с плодом такое, их не может не быть!». Диляра лежала на кушетке, старалась не рыдать перед столпившимися вокруг нее людьми и ждала, что в конце произойдет чудо – врач скажет, что можно сделать. Когда удалось спросить, он удивился – конечно, прерывать. И добавил, что ее ребенок просто не сможет сделать первый вздох.

– Я не могу осуждать других людей за их решения, – говорит Диляра, – Но мой ребенок – это только моя ответственность.  Врачи могут говорить «сделайте аборт», но делать его мне и отвечать за него тоже мне. В тот день я твердо решила, что сделаю все, что смогу, чтобы мой сын родился.

«Врач, которая вела беременность, посоветовала мне обратиться к Марку Аркадьевичу, потому что у него самый современный госпиталь в России и сам он человек своим делом горящий», – рассказывает Диляра. Марк Аркадьевич – это Курцер, бывший главный гинеколог Москвы, человек, открывший первый частный роддом в России. В свое время бизнес-журнал Forbes назвал его «Пионером года» с формулировкой «за готовность ввязаться в смелое предприятие». Это действительно в характере профессора Курцера, поэтому он и решился сделать Диляре первую операцию в России по установке трахеостомы при рождении.

«Когда мне делали экзит…, – начинает Диляра, я переспрашиваю, она усмехается, – Да, именно так, это не называется родами». Обычно женщина или рожает естественным образом, или ей делают кесарево. Процедура, названная коротким английским словом, делается в случае серьезных осложнений. Ребенка наполовину достают из материнской утробы, он еще получает кровь, богатую кислородом по пуповине, а в это время врачи стремительно устанавливают трахеостому в крошечную шею. Операция, которую в России до рождения Филиппа не делали.

Но у Марка Курцера и хирургов ДГКБ им. cвятого Владимира Дмитрия Хаспекова и Олега Топилина все получилось.

Филипп смотрит, как я прячу лицо за руками, а потом выглядываю. Сейчас он живая иллюстрация к понятию «заливисто смеется», только кто-то выкрутил уровень звука на ноль. Прогнозы именитого врача ультразвуковой диагностики не оправдались, у него нет других пороков развития. Все по возрасту – полный рот зубов, кудри, лихие скорости в попытке добраться и разорить очередной ящик на кухне.

Сейчас сложно поверить в то, что первые месяцы своей жизни он провел в больнице, попав туда через неделю после рождения. Четыре долгих месяца Диляра видела его не каждый день – через день, на полчаса, выходные исключаем. Плюс ежедневный звонок в десять утра в справочную, где быстро барабанят вес ребенка и его температуру. Минус посещение, если карантин.

Возможность убрать слова «за исключением основного диагноза» есть, только находится она не в России, а в Швейцарии, в университетском госпитали Лозанны. Там умеют восстанавливать гортань и голосовые связки. Диляра рассказывала, как на скайп-консилиуме с российскими врачами швейцарцы показывали видеозапись такой операции и голос ее прерывается: «Понимаете, если ее сделать сейчас, лет в пять он даже об этом уже не вспомнит…»

По всему дому Диляры и Анатолия развешаны желтые клейкие листочки с английскими словами.  Консультации с врачами шли именно на английском и Диляра упорно учит язык. Если все получится, этим летом она с Филиппом поедет в швейцарскую клинику.

– Я когда-то самонадеянно думала, что я помогаю людям хорошо, – говорит Диляра, – Здесь триста рублей перевел, тут перепостил, здесь еще что-то сделал. Когда начали помогать нам, я была в шоке от масштабов. От того, что и как делают незнакомые нам люди.

Операция такого уровня сложности стоит дорого. Отдельные деньги нужны на то, чтобы долететь, жить, проходить реабилитацию. Анатолий бесконечно работает, помогают друзья и родственники, средства собирают незнакомые люди, но их все еще не хватает.

– Что будет, если операцию Филиппу не делать?

– Он всегда будет молчать, но это не самое важное… Он никогда не сможет дышать сам.

Совсем недавно Филипп научился выдергивать трахеостому. Десятимесячному ребенку нельзя объяснить смертельную опасность – Филипп начал задыхаться. Родители не смогли исправить это сами, вызвали «Скорую помощь», только у врачей тоже ничего не получилось. В конце концов трахеостому удалось вернуть на место, но невозможно не задумываться, повезет ли так в следующий раз. Невозможно не вглядываться каждое утро в погоду за окном – влажно ли? Сухо? Можно сходить подышать на улицу – или есть шанс простудиться, что смертельно опасно для Филиппа?