Вадиму сделают повторную трансплантацию костного мозга

0Тебе же ведь не говорят — рак. Доктор предпочитает хитрое наукообразное название опухоли — глиобластома или базалиома — и поди знай, что одна из них люто-злая, а другая почти совсем безобидная и не умеет даже метастазировать.

Вадиму Иванову доктор тоже сказал наукообразно — «хронический миеломоноцитарный лейкоз», и Вадим, честно говоря, не очень понял, что это такое.

Слово «хронический» утешало. «Хронический» значит — надолго. Вадиму казалось, что если болезнь хроническая, то, стало быть, с ней можно кое-как жить, превозмогая жуткую усталость, которая, собственно и была единственным симптомом — проснулся утром, позавтракал и уже устал так, как будто трое суток без сна таскал камни.

Ну, еще медицинские сестрички, которые брали у Вадима кровь на анализ, ахали и говорили: «Ты в зеркало на себя смотрел? Ты ж бледный, как бумага!»

Жизнь у Вадима, конечно, стала мучительной, но все же более или менее продолжалась. Две недели Вадим лежал в больнице, потом возвращался на работу. Ему это казалось самым важным — сохранить работу. Обеспечивать жену и шестилетнюю дочку. Он работал столяром-паркетчиком в Пушкино. Разумеется, без договора и без всяких социальных гарантий, как работает большинство.

После двухнедельного курса химиотерапии с паркетом было тяжеловато, конечно. Работал неловко. Обычную свою норму не выполнял. Доделывал сверхурочно. От этого не было времени отдыхать и усталость становилась еще сильнее. А поработав месяца полтора, Вадим опять ложился в больницу на две недели.

После третьего или четвертого курса химии, выписавшись, Вадим даже не дал себе пары дней передохнуть дома. Сразу отправился на работу. У него не было сил беспокоиться о том, как относится к нему начальство. Держат ли все еще на хорошем счету? Понимают ли его обстоятельства? Сочувствуют ли? Сил хватало только на то, чтобы добрести до места службы и молча взяться за заметно потяжелевшие инструменты.

В тот день Вадим дотащился до работы и увидел свои инструменты в руках другого парня. Этот парень, который был теперь на рабочем месте Вадима, отводил глаза и не хотел даже знакомиться. Ему, наверное, было неловко. Но что же делать, всем ведь нужна работа.

И начальник, с которым до болезни отношения у Вадима были почти дружеские, тоже потуплял глаза. Буркнул что-то типа «Ты ж понимаешь…» И даже никакого расчета, никакого выходного пособия Вадиму не полагалось, потому что работа сдельная, а последние три недели Вадим пролежал в больнице.

Вадим еще был там, на работе, стоял еще посреди своих вчерашних сослуживцев, а они уж принялись за дело и перекидывались деловыми замечаниями так, как будто Вадима вообще не было. Как будто он уже помер.

У Вадима было такое чувство, как будто товарищи похоронили его заживо, вздохнули печально и пошли дальше жить обычной жизнью. Тут только Вадим и догадался, что этот его хронический миеломоноцитарный лейкоз – это смертельно опасная болезнь, и что все смирились, что Вадима больше нету. Не смирились только жена, на плечи которой легла теперь обязанность содержать семью, и доктор в Гематологическом научном центре, где Вадиму предстояло сделать трансплантацию костного мозга.

Жена распотрошила все возможные заначки, набрала денег по родственникам, взяла денег в долг у всех, кто дал. И они оплатили поиск донора костного мозга для Вадима. Огромная сумма, почти 20 тысяч евро.

В феврале Вадиму сделали трансплантацию. Он должен был выздороветь. Но — так бывает — пересаженный костный мозг не заработал. Это называется «несостоятельность трансплантата». Это значит, что надо пересадить костный мозг еще раз. И это опять стоит 14 тысяч евро. А денег больше нет.

Не отводите глаза. Не хороните его заживо. Не бормочите «ну, ты ж понимаешь». На самом деле понять можно солидарность, а безразличие понять нельзя. Помогите Вадиму. Еще 14 тысяч евро и он выкарабкается.

Валерий Панюшкин